Скромный государственный служащий, кем всегда оставался Ю.Б. Левитан, волею судьбы, собственного дарования и истории стал не просто символом военного поколения и голосом Победы, но мужественным голосом Отчизны. Слово «Победа» и словосочетание «Великая Отечественная» навсегда будут связаны с именами Жукова, Сталина и Левитана. А проникающие до глубины души и сердца всякого русского человека слова «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!» будут всегда звучать незабываемым голосом Левитана.
Один из самых славных маршалов Красной Армии Константин Рокоссовский как-то признался: голос Левитана был равносилен для него целой дивизии. Звучит необычно и запоминается как «мем», сказали бы ныне. Однако в этой фразе нет преувеличения. Голос Левитана, звучавший по радио в годы войны, вдохновлял миллионы советских солдат и советских граждан в тылу и на оккупированных территориях на подвиги и преодоления, внушал веру в неизбежную Победу. А без такой психологической поддержки одолеть коварного и сильного врага, каким была противостоявшая СССР завоёванная Гитлером Европа, было бы просто немыслимо.
Вот как вспоминал известный диктор радио и журналист Б.П. Ляшенко (1930—2021), который в зрелые уже годы был лично знаком с ЮрБором (так Левитана называли коллеги) и работал вместе с ним, свои детские впечатления от прослушивания по радио сообщений, зачитанных Юрием Борисовичем во время войны:
«Август 1943 года. Мы, мальчишки — а было нам по двенадцать — четырнадцать лет, — крутим по очереди ручку воющей динамо-машины. Ток от неё бежит к киноаппарату. В зале колхозной столовой в сотый раз показывают «Чапаева» … И вдруг кто-то, чуть не срывая дверь с петель, влетел в столовую и закричал высоким, петушиным голосом:
— Там… по радио… приказ про Белгород говорят… Про победу!
Мы бежали к райкому с табуретками в руках, которые всегда брали с собой из дому, отправляясь в клуб. Такой пыли, какую подняли тогда наши босые ноги, деревня не помнила уже много лет. Репродуктор стоял на подоконнике райкомовскоrо парткабинета. Чёрная бумажная тарелка не способна была потрясти силой звука, но нам казалось, что из неё сыпался звенящий кованый металл. Чёткие, переполненные упругим напором слова впечатывались в память, перехватывали дыхание. Читал Юрий Левитан. Не знаю, как кому, а мне в тот миг представились опрокидываемые навзничь вражеские раскалённые пушки и тёмно-серые танки, огромное поле с катящимися валами армий. И стремительно растущая, как после иссякающей обложной грозы, широкая полоса синего неба, надвигающегося от горизонта к нам, в деревню. И не было уже в том небе следов дыма, и не горели в степях высохшие и перемешанные гусеницами травы и цветы. Такой мне виделась тогда Победа».
По причине пристального внимания вражеских спецслужб в военное время Левитана охраняли на государственном уровне. Одновременно в прессе сообщалась недостоверная информация относительно его внешности и местонахождения.
Общее количество сводок Совинформбюро, прочитанных им за годы войны, — около 2000, более 120 экстренных сообщений прочитано под названием «В последний час». И все эти сообщения произносились Левитаном только в прямом эфире, без каких-либо дублей. В период Великой Отечественной войны по силе своего воздействия на миллионы советских радиослушателей, по своей популярности в народе среди дикторов Всесоюзного радио ему поистине не было равных.
Советский артист эстрады, чтец, актёр, мастер художественного слова Владимир Яхонтов рассказывал: «Слушая радио в дни войны, я невольно вспоминал слова поэта Владимира Хлебникова: «Кажется, что какой-то великан читает великанскую книгу дня» — сурово и чётко сообщает он новости утра. Радио работало как-то по-особенному красиво, прослушивался новый, военный стиль передач, новых не только по содержанию, но и по сплаву чувств и интонаций. Во всех передачах выработался, как мне казалось, общий подтекст: «Наше дело правое — мы победим». Иногда отдалённо вступала как бы вторая тема — «терпение, терпение»… И снова: «Наше дело правое — мы победим». Каждое утро по необъятным просторам Родины неслись голоса дикторов, обладавшие разными тембрами и красками, — «угадываемые голоса»… Среди всех выделялся молодой человек красотой голоса, полного достоинства, и убедительностью интонаций. Его роль с первых же дней войны стала особенно заметной. Он зачитывал тексты исторических выступлений руководителей партии и правительства, приказы Верховного командования, ежедневные сообщения Совинформбюро, делился с нами содержанием статей «Правды» и писем на фронт бойцам. Это был Ю.Б. Левитан. Миллионы людей слушали его голос. Слушая его, я думал: вот пример того, каков бывает результат, когда содержание и форма подачи материала слиты воедино…»
Уже по первым словам Левитана «Говорит Москва», по интонации, с которой он их произносил, люди узнавали о характере будущего сообщения: будет ли оно радостным или печальным. Ибо в голосе его всегда звучала абсолютная правда чувств, которой доверяли миллионы и которую всегда ожидали с нетерпением.
…Родился Юрий Борисович в старинном русском городе Владимире, на улице Муромской, его детство прошло на берегу реки Клязьмы. Отец Левитана, Борис Самойлович, работал в одной из артелей портным, шил одежду для военных, а мать, Мария Юльевна, занималась хозяйством. К миру искусства в семье тяготел дядя будущей знаменитости, который вместе с поэтом Александром Безыменским создавал в те годы молодёжные театры чтецов, кукольные коллективы и привил Юре страсть к поэзии, театру и пению. В школе, где учился Юра, все были уверены, что его ожидает большое актёрское будущее — настолько выделялся он среди сверстников.
Этажом ниже семьи Левитанов жил театральный парикмахер, который однажды попросил Юру помочь ему отнести парики в театр. И с тех пор он стал в театре завсегдатаем. Сосед-парикмахер использовал его для того, чтобы распрямить слежавшиеся парики для артистов, а Юре не терпелось самому выйти на сцену. Так он и стоял — в каком-нибудь парике — каждый вечер, наблюдая за спектаклем из-за кулис…
Особенно ему нравились спектакли, где актёры показывали своё многообразное мастерство — пели, читали монологи, танцевали. И когда Юре кто-то из них сказал, что неплохо было бы ему мускулы немного подкачать, а то «ты, парень, худоват больно», у него появилась ещё одна мечта — стать не только артистом и певцом, но и штангистом. И почти сразу же в квартире Левитанов появилась огромная «железяка» для тренировок.
Правда, данное увлечение длилось недолго, зато тут же возникло новое, которое осталось с ним навсегда: в школе сложился кружок «Друзей советского кино», где обсуждались популярные советские фильмы. И Юрий, как заправский критик, участвовал в бурных дискуссиях об идейности, художественности, реализме и возможностях монтажа. При этом он выступал обычно как заправский оратор, и эти школьные дискуссии были первым его опытом и чрезвычайно полезной практикой публичных выступлений.
Осенью 1931 года, по окончании девятого класса, школа вполне официально командировала Юру и его друга Сергея Бедрышева в Москву поступать в киноинститут. Приятелям в ту пору было всего по 17 лет, и в киноинституте Левитану и его другу отказали в праве стать абитуриентами по причине слишком юного возраста.
Возвращаться домой не солоно хлебавши желания не было, и друзья стали слоняться по Москве, читая объявления о приёме на работу. Но ни одна вакансия им не подходила по возрасту, деньги кончались, и они уже морально были готовы возвращаться без билетов — «зайцами» в родной Владимир, как вдруг на глаза им попалось объявление о конкурсе дикторов радио.
В те годы радио фактически обожествляли, а работники радио были настоящими звёздами. То была, как сейчас бы сказали, федеральная медийная площадка, засветиться на которой было очень престижно, а тем более устроиться туда на работу! Никаких подробностей о характере обязанностей дикторов радио тогда узнать было невозможно: профессия только-только возникла, и даже соответствующая статья о ней со словом «диктор» появилась в Большой советской энциклопедии лишь в 1956 году. Так что «диктор Всесоюзного радио» в 1930—1940-е годы — это всё равно что айтишник или видеоблогер сегодня.
Друзья отыскали здание радиокомитета, рядом с которым солидного вида дама вышла с покупками из магазина. Ребята решились спросить у неё, знает ли она, кто такой диктор? Не тот ли это человек, который читает по радио новости? На что дама, слегка задумавшись, ответила: «Не уверена».
Друзья всё же рискнули и пошли туда, где, как было сказано в объявлении, должен был проводиться конкурс на замещение вакансии диктора. Вместе с ними пришли ещё 900 (!) претендентов. Среди них, в частности, был ставший впоследствии звездой советского кино ещё совсем юный тогда Ростислав Плятт, который, кстати, успешно прошёл тот конкурс.
Предчувствие очередной неудачи только раззадорило приятелей. Жизнерадостная секретарша приёмной комиссии, едва взглянув на них, заявила: «А вас, ребята, не пропустят дальше первого тура. А то и до первого тура предложат уезжать в… откуда вы? Ну, вот, во Владимир… Особенно вас, юноша, попросят это сделать… Левитан, да? Какое вам Московское радио, когда вы окаете, как волжский бурлак!»
Про волжское оканье она попала в самую точку! Когда дело всё же дошло до прослушивания членами приёмной комиссии, данный факт неизбежным образом сразу же стал очевидным для всех присутствующих.
— Вы и в самом деле хотите стать диктором? — спросили его.
— Очень хо-о-чу, — осторожно ответил Юра, невероятно бархатистым голосом округляя букву «о».
— Да у вас же волжский говор, юноша, — сказал изумлённый такой непосредственностью председатель. — Областное речение!
— Ну и что? — упрямо ответил юноша. — Можно подумать, что это нельзя исправить. Ведь мо-о-жно-о, наверно-о-о?
На этот раз сказанная Левитаном фраза была намного длиннее первой, и поэтому члены жюри смогли расслышать неподражаемый мужской бархатный баритон почти ещё мальчика — одновременно густой и необычайно звонкий. Голос совершенно особенного, редкого тембра и окраски. После чего очень взрослые члены приёмной комиссии переглянулись, пошептались: «В самом деле, а почему бы не попробовать исправить? Чем чёрт не шутит?» И предложили ему прочесть заметку из газеты. Затем ещё одну заметку и ещё. Читал он весьма уверенно и красиво, несмотря на оканье — сказывались годы участия в художественной самодеятельности и опыт изучения актёрской техники в театре за кулисами. И уже через пару минут членам приёмной комиссии оканье Левитана перестало казаться катастрофичным и его кандидатуру решили всё же одобрить.
Среди членов той приёмной комиссии был известнейший артист В.И. Качалов — один из корифеев Московского Художественного театра, соратник К.С. Станиславского. Он сказал тогда: «Тембр хороший, а говор он исправит».
Так счастливо сошлись в тот день звёзды для Юрия Левитана. Его взяли на работу на радио дежурным по отделу выпуска. И даже выделили ему под жильё кладовку, где хранились грампластинки.
«Я начал работать диктором в 1931 году, — вспоминал Юрий Борисович. — В ту пору мне, человеку молодому и сравнительно малообразованному для такой работы, мои знакомые говорили так: «Юра, у тебя больше голоса, чем культуры и мастерства. Иди учиться». Я поступил в электротехнический институт на вечернее отделение. Учился в институте, занимался с педагогами на радио и работал. Поручали мне, конечно, передачи небольшие. И то чаще в ночное время.
У нас были преподаватели по художественному слову, по дикции, постановке голоса. Среди преподавателей выделялась Нина Николаевна Литовцева — режиссёр и актриса Московского Художественного театра, жена В.И. Качалова. Однажды она пригласила меня домой, познакомила с Василием Ивановичем. Раньше я его только объявлял по радио: записи не было, артисты просто приходили к нам на радио, и мы все их знали. Но побывать у Качалова дома…
Я стал часто заходить к ним. Сидел в уголочке, а Качалов читал стихи или готовил прозу, учил роль или репетировал. А я слушал…»
Спал Левитан в те годы лишь по пять-шесть часов, а всё остальное время с утра и допоздна учился профессии диктора. Читал бесконечные газетные вырезки, зубрил диковинные скороговорки, читал вслух огромные, на всю газетную полосу, статьи. И всеми силами стремился избавиться от владимирского говора.
«Очень часто спрашивают, как я избавился от владимирского акцента, — вспоминал о том времени Юрий Борисович. — В отличие от других дикторов, которые, работая над текстом, выделяли смысловые куски, подчёркивали главные фразы, мне приходилось ещё делать и свои, никому не понятные пометки. Скажем, в тексте написано: «течёт вода». После моих пометок это выглядело так: «тичёт вада». Когда потом текст просматривал редактор, мне приходилось худо. «Что за вопиющая неграмотность! Какое безобразие! Кто это правил?» — выговаривали мне. Поэтому я обычно работал с копиями текста…»
Так юный Левитан почти что уничтожил в своей речи букву «о». Бывало, приедет в родной Владимир, а земляки его просят: «А ну скажи по-нашему!» Левитан пробовал, но не сразу получалось теперь у него говорить по-владимирски! Конечно же, избавляться от местного говора ему помогали педагоги по художественному чтению, по технике речи, внутренним чутьём угадавшие феноменальный дар юноши.
Радио в те годы выполняло функции и газеты, и интернета, и концертного зала, и театра. Со временем Левитану поручили вести ночные концерты, когда он должен был в прямом эфире объявлять музыкальные номера, которые проигрывались с пластинки. А пока звучала музыка, он штудировал политические статьи.
И однажды с ним произошёл такой казус. Стояла глухая ночь, он объявил песню «Уж как я свою коровушку дою», запустил пластинку и… задремал. Но вдруг пластинку заело, причём именно на этих словах. И какой-то недремлющий слушатель позвонил в диспетчерскую радиостанции и спросил: «Товарищи, а сколько, интересно, можно доить коровушку?» После чего Левитана срочно разбудили. Начальству об инциденте докладывать не стали…
Некоторые ситуации, в которые мог попасть диктор в те годы, сегодня покажутся не просто комичными, но даже невероятными. Юрий Борисович вспоминал о таком эпизоде:
«Тогда были микрофоны непривычные для современного глаза: и четырёхугольные, и имеющие форму срезанного бочонка. Были микрофоны у нас и ýгольные. В них нужно было читать только направленно. Чуть повернёшься в сторону — ничего не слышно… А однажды диктор сделал глубокий вздох у самого микрофона, и — ужас: всё лицо его покрылось угольной пылью! Микрофоны-то были угольные… Столько было смеха в студии, что пришлось в передаче сделать перерыв и дать в эфир музыкальный номер». (Ю. Левитан «О нашей профессии», литературная запись В. Возчикова)
И профессия диктора, и само радио в те годы переживали период становления. Поэтому некоторые вещи, привычные для слушателей того времени, сегодня могут показаться странными, и о них теперь редко вспоминают:
«Когда я поступил на радио, то мне очень хотелось быть диктором художественного плана, — рассказывал Левитан. — Радиослушатели старшего поколения, наверное, ещё помнят, как мы, дикторы, вели пояснения к оперным спектаклям из Большого театра. Это были тексты, написанные в художественной манере, часто со стихами. Я, например, был «прикреплён» к шести операм. Пояснения я знал наизусть, а текста было восемнадцать страниц. Я приходил заранее в театр (там у нас была ложа), уточнял список исполнителей — нет ли изменений? И, почти как комментатор, отложив в сторону лист с текстом, рассказывал о спектакле».
Иными словами, Левитан во время трансляции оперных спектаклей из Большого фактически вёл в прямом эфире комментаторский репортаж из ложи театра, подобно тому, как впоследствии делал Николай Озеров с футбольных и хоккейных матчей из ложи на стадионе. Оказывается, вначале были театральные комментаторы, а уже потом появились комментаторы спортивные! И Левитан был одним из первых, кто вёл прямые репортажи из оперного театра.
Вплоть до зимы 1934 года Левитан специализировался преимущественно на литературно-художественных и музыкальных передачах. А затем произошло событие, которое кардинально изменило его творческое амплуа.
В январе 1934 года Юрий Левитан в так называемом техническом ночном эфире читал гранки газеты «Правда» для региональных стенографисток, отправлявших в местные типографии записанный текст. И именно в этот день, 25 января, у радиоприёмника во время той ночной трансляции оказался Сталин. Вождь любил работать по ночам под включённое радио. Сталину очень понравился голос диктора, которого он до этого никогда не слышал. Он созвонился с руководством Радиокомитета и предложил поручить именно Левитану зачитать по радио его доклад, который был подготовлен для XVII съезда ВКП(б).
Утром Левитана вызвал к себе председатель Комитета радиофикации и радиовещания при Совнаркоме СССР П.М. Керженцев и поручил девятнадцатилетнему диктору подготовиться к чтению материалов XVII съезда ВКП(б).
— Вам предстоит читать доклад. Он рассчитан на четыре с половиной часа эфирного времени, — сказал Керженцев.
Левитан вышел из кабинета Керженцева ошеломлённым, и теперь все его мысли были о том, как получше выполнить порученное. С десяти утра до пяти вечера, рядом с диктором Натальей Толстовой (она имела репутацию знатока русского языка и орфоэпии), Левитан вслух выверял каждую строчку многостраничного доклада, проставляя ударения, размечая главное в каждом абзаце.
А в семь вечера Левитан начал читать доклад в прямом эфире. Как он признавался позднее, он был очень взволнован, поначалу не знал, куда деть руки, чувствовал, как деревенели его губы от длительного безостановочного чтения. Однако сознание того факта, что перед ним лежал уже хорошо знакомый ему текст, придавало уверенности.
Помните грибоедовское: «Читай не так, как пономарь; / А с чувством, с толком, с расстановкой»? Именно по такому творческому пути пошёл Левитан в работе над огромным пятичасовым текстом, который не мог не содержать скупые на эмоции обороты официального выступления первого лица государства. Не лишая доклад элементов разговорности и общения с аудиторией, Юрий Борисович придал своей чтецкой интонации черты государственной масштабности в изложении мыслей и в постановке задач.
На самом съезде непосредственно доклад делал И.В. Сталин. Как известно, его речь отличалась неторопливостью, не очень сильной громкостью, но при этом в ней всегда присутствовала своеобразная манера выделять ключевые логические центры. Левитан всё это учёл и держал в памяти особенности речи Сталина, и даже внёс в своё чтение специфический национальный ритм, характерный для докладчика.
Молодой диктор блестяще выполнил поставленную перед ним задачу, за почти 5 часов выступления он не совершил ни одной ошибки, им не было сделано ни одной запинки или оговорки. Успех первого опыта Левитана оказался настолько безусловным, что он был отмечен в специальном приказе на радио. Последствия для его дальнейшей творческой судьбы того чтения были такими: Сталин распорядился, чтобы все важные тексты и государственные документы отныне читал в эфире только Левитан. Так в девятнадцать лет Юрий Левитан стал диктором Всесоюзного радио №1.
Юрий Борисович так вспоминал о тех событиях:
«На следующий день мои педагоги сказали мне: «У тебя есть способности к публицистике. И даже лучше получаются публицистические материалы, нежели художественные. Работа над художественным словом обогащает палитру красок, расширяет творческий диапазон, рождает свежие, неожиданные интонации. Это всё пригодно и для публицистики, для информации». И тогда же они посоветовали мне оставить учёбу в техническом вузе. «Надо становиться профессионалом, овладевать всерьёз чтецким мастерством. А это можно сделать только в театральной школе», т.е. заниматься тем, что нужно для совершенствования моей профессии.
И в 1936 году я ушёл с четвёртого курса электротехнического института и поступил на первый курс школы при Театре им. Вахтангова. Проучился я там четыре года «без отрыва от производства». Участвовал в эпизодах вахтанговских спектаклей, в массовках, как и все студенты. Я не планировал стать актёром, но учёба в театральной школе мне, конечно, во многом помогла повысить квалификацию диктора».
После начала Великой Отечественной войны Левитан стал голосом Совинформбюро — советского официального информационного агентства, которое сообщало всему миру важнейшие новости под углом зрения СССР, в том числе с фронтов. 22 июня в полдень он лично зачитал в радиоэфире сообщение, в котором говорилось о нападении на СССР фашистской Германии.
За семь предвоенных лет работы на радио он выработал свою интонацию, свою технику сообщения новостей, которая импонировала слушателю, угадывалась им. Один из современных исследователей творчества Ю.Б. Левитана Д.Г. Лалуашвили в монографии «Психологические аспекты искусства диктора радио и телевидения» (2020 г.) так описывает построение Левитаном фразы в особо важном торжественном случае:
«Вся/армия (повышение тона) (знаком «/» здесь указывается на особое ударение или усиление звука. — А.Д.), весь / (ещё выше) Во/енно-морск/ой фл/от (три повышения тона), вся ави/ация (ещё тон верх) вст/али на защ/иту н/ашего От/ечества (плюс четыре) — то после десяти ступеней повышения предложение заканчивалось явно слышимой надеждой, и народ этому верил. Точно так же произносился девиз Молотова: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» — однако при чтении Ю.Б. Левитан усиливал данный оборот аддитивным эффектом повышения в 3 раза голоса в каждой фразе при увеличении общей интонации в 3 раза».
Интонации сообщений Левитана, которые изображены схематически в данном тексте, завораживали и внушали слушателям веру в победу. Ряд исследователей связывают особенности речевых приёмов Левитана с древнейшими приёмами и традициями православных церковных проповедников.
По воспоминаниям современников, И.В. Сталин в последние дни войны на вопрос: «Когда же настанет победа?» — не без юмора отвечал: «Когда Левитан скажет». Вот такой был у Юрия Борисовича авторитет и в народе, и у руководства страны в годы войны.
Осенью 1941 Левитан был эвакуирован в Свердловск (Екатеринбург) вместе с диктором О.С. Высоцкой, а позднее — в 1943-м — в Куйбышев (ныне — Самара). Вести вещание из столицы к этому времени стало технически невозможно — все подмосковные радиовышки были демонтированы, так как являлись хорошими ориентирами для бомбардировщиков. Уральская студия находилась в подвальном помещении, сам же Левитан проживал в близстоящем бараке в условиях строжайшей секретности. Информацию для своих радиоэфиров он получал по телефону. Радиосигнал с его сообщением ретранслировался множеством радиостанций, благодаря чему исключалась возможность запеленговать центральный радиоузел, где записывался голос Левитана.
Знаменитая радиоведущая Ольга Высоцкая вспоминала, что в годы эвакуации тренировочные тексты Левитан нередко читал, стоя на голове для того, чтобы добиться полной эффективности от своего речевого аппарата.
Способ произнесения текстов Левитаном соответствовал ожиданиям различных слоёв населения, диктор создавал ощущение у слушателя, что он «наедине со всей страной», знает каждого по имени и верит в каждого. Чаще всего диктор использовал медленный темп речи (примерно 108 слов в минуту), информационные тексты начинались одними и теми же словами и интонациями, независимо от того, где физически находился в то время Левитан: «Говорит Москва», «От Советского информбюро». В прочитанных им сводках специалисты указывают на множество различных пауз — примерно 25%. Их называют «дикторскими паузами», которые «в большом количестве представлены в речи священников. Это обусловлено в основном низким темпом произнесения.
Юрий Левитан все интонации и паузы в своих военных текстах сводок помнил ещё долгое время, что позволило ему осуществить их запись на магнитофонную ленту для архива, когда такая возможность возникла. И это позволяет нам и теперь слушать их.
Победа в мае 1945 года была объявлена им быстрым, бодрым голосом. В самом начале отмечалось сильное повышение тона: «Внимание! Говорит Москва! Великая! Отечественная! Война! Которую вёл! Советский народ! Победоносно!!! Завершена!!! Германия!!! Полностью!!! Разгромлена!!!… — и далее вплоть до: «Салютует тысячами орудий!!!» Повышение интонации наблюдается более 10 раз. В средней части — «Вечная слава героям!» — отмечается сильнейшее понижение тона.
Общее количество радиопередач, которые провёл за свою творческую жизнь Ю.Б. Левитан, — более 60000! Его голосом были прочитаны различные правительственные заявления, он вёл репортажи из Кремлёвского дворца и с Красной площади, со съездов. Весной 1953 года ему поручили чтение бюллетеня о состоянии здоровья Сталина, а 5 марта именно он зачитал сообщение, в котором извещалось о смерти вождя.
12 апреля 1961 года Левитан в радиоэфире сообщил о полёте в космос Ю.А. Гагарина. Он принимал участие в разработке кинохроники, в озвучивании кинофильмов. И в послевоенное время Левитан демонстрировал полную самоотдачу и творческий подход:
«Был такой случай: впервые полетел в космос А.С. Иванченков, — вспоминал Левитан. — Фамилия для дикторов новая и внешне простая, а на самом-то деле сложная: логика речи допускает, строго говоря, три варианта ударения! По всем инстанциям пришлось звонить и редакторам, и нам, и в ответ выслушали мы все три варианта, и не по одному разу. Решил проблему Георгий Тимофеевич Береговой, давший мне телефон жены космонавта: «Как она скажет, так и читайте!» «Иванченковы мы (ударение на «е»), — услышал я в трубке славный женский голос. — Вся родня, Юрий Борисович, и деды, и прадеды — И-ван-чен-ковы!»
В 1970-е годы ЮрБор перестал выходить в прямой эфир. Известна его радиопередача тех лет «Говорят и пишут ветераны», сценарий которой он всегда разрабатывал сам. Встречаясь с участниками Великой Отечественной, он ездил вместе с ними по местам сражений. В 1973 году Юрию Левитану было присвоено звание народного артиста РСФСР. А в 1980-м Юрий Борисович стал первым среди дикторов народным артистом СССР. В 1978—1983 годах Юрий Борисович Левитан читал текст в телепередаче «Минута молчания».
Летом 1983 года, несмотря на плохое самочувствие, он согласился участвовать в празднике, посвящённом 40-летию победы на Курской дуге, и поехал в Белгород. После того как Юрий Борисович выступил на праздничном митинге близ Прохоровского поля, у него случился сердечный приступ. Врачи местной больницы не смогли его спасти.
Ю.Б. Левитана похоронили в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Неподражаемый по своей красоте, силе, благородству и мужеству голос Юрия Борисовича Левитана всегда будет отзываться в сердце каждого русского и советского человека как голос Отчизны и голос Победы.
Александр ДЬЯЧЕНКО.
«Правда», №107, 1-2 октября 2024 года
