История возникновения и развития концепта польской политики памяти «Катынское дело» — это выдающийся пример информационной войны, которая велась против Советского Союза и которая ведётся и в наши дни против Российской Федерации. С середины апреля 1943 года, когда с подачи нацистских средств массовой информации словом «Katyn» стали называть обнаруженные в лесу Козьи горы под Смоленском польские захоронения, вплоть до настоящего времени понятие «Катынь» несколько раз меняло своё содержание, став в итоге концептом польской политики памяти «Катынское дело», на основе которого уже несколько десятилетий строится польская национальная идентичность и формулируются современные историко-политические концепции «первой советской оккупации 1939—1941 гг.» Польши, прибалтийских стран, Украины и Белоруссии; «второй советской оккупации Польши»; «кровавого путинского режима», если говорить о современности.
В рамках этого концепта в Польше, как и в ряде стран Европы, принимаются законы о декоммунизации и идёт приравнивание нацистского режима и советского строя. В настоящее время концептом польской политики памяти «Катынское дело» во многом определяется антироссийская историческая политика и политика русофобии.
В настоящее время «Катынским делом» принято обозначать расстрел 21857 польских граждан, содержавшихся в трёх лагерях НКВД (Козельском, Осташковском и Старобельском) и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии, осуществлённый весной 1940 года на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года (так называемое катынское решение).
Концепт польской политики памяти «Катынское дело» является наиболее общим обозначением всего круга вопросов и проблем, который он в себя включает. Это определение возникло сравнительно недавно.
К настоящему времени можно выделить, как минимум, три различных, последовательно сменяющих друг друга содержания этого концепта. В качестве тенденции отмечается постоянное увеличение численности жертв, а также расширение географии расположения мест расстрелов и захоронений. Соответственно этому идёт и расширение сферы мемориализации концепта польской политики памяти «Катынское дело» посредством открытия символических «катынских кладбищ».
С апреля 1943-го до 1946 года существовала сформулированная в высших эшелонах власти нацистской Германии первая версия «Катынского дела», жертвами которого были объявлены 10—12 тыс. польских военнопленных, гражданских лиц, священников и интеллигенции, привезённых в Козьи горы под Смоленск из Козельского лагеря и расстрелянных здесь весной 1940 года. Окончание данного периода связано с капитуляцией нацистского руководства в мае 1945 года.
«Специальная комиссия для расследования катынского дела» (1944)
Следует отметить, что параллельно с немецкой версией «Катынского дела» в годы Второй мировой войны начал формироваться и современный концепт польской политики памяти «Катынское дело». К апрелю 1943 года он был сформулирован в так называемом меморандуме Кукеля. В декабре 1944 года, после провала варшавской авантюры, при совете министров польского эмигрантского правительства была создана особая структура — «Специальная комиссия для расследования катынского дела». Эту комиссию возглавил генерал Мариан Кукель. Помимо него, членами комиссии стали министр иностранных дел граф Адам Тарновский, министр информации и документации Адам Прагье, а также эксперты M. Хейцман и В. Сукенницкий. Все основные работы по подготовке материалов расследования так называемого Катынского дела были выполнены этими двумя экспертами. На протяжении нескольких последующих месяцев они подбирали материалы, которые в 1946 году были опубликованы польским «советом министров» и легли в основу позиции польской политической эмиграции по «Катынскому делу» в послевоенное время и современного концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Виктор Сукенницкий (1901—1983) — польско-американский историк, политолог, советолог, главный следователь польского эмигрантского правительства по «Катынскому делу», доктор права. Член польской организации войсковой (в Каунасе), доброволец польско-советской войны 1919—1921 годов. В 1941 году был арестован и направлен в трудовой лагерь в Красноярский край. Освобождён в декабре 1941 года по соглашению Сикорского — Майского, работал первым секретарём посольства Республики Польша в Куйбышеве. В сентябре 1942 года переехал в Тегеран, где был сотрудником посольства. В 1952—1959 годах являлся аналитиком «Радио Свободная Европа», которое финансировало Центральное разведывательное управление США. В 1959 году эмигрировал в США, где работал научным сотрудником Гуверовского института.
Лондонской «Специальной комиссией для расследования катынского дела» было подготовлено несколько вариантов материалов, с которых началось формирование концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Эти материалы и издания имели разный объём (от нескольких десятков до четырёх с половиной сотен страниц) и разную степень доступности (грифы «Секретно», «Совершенно секретно», «Для частного пользования»). В настоящее время они так и не введены в научный оборот в качестве общедоступного источника о Катынском деле.
Самое первое издание было подготовлено в Лондоне в феврале 1946 года и называлось «Рапорт о резне польских офицеров в лесу Катынь. Факты и документы». Под руководством Виктора Сукенницкого было также подготовлено обширное издание «Факты и документы о польских узниках войны, захваченных СССР в ходе кампании 1939 г.». В литературе встречается упоминание о сокращённой версии этих «Фактов и документов…», которая называлась «Массовое убийство польских узников войны в Катыни». Эти материалы объёмом в 31 страницу были подготовлены в марте 1943 года и имели грифы «Строго секретно» и «Не для публикации».
Время появления этих материалов совпадает с попыткой обнародования на Нюрнберге машинописного текста секретного дополнительного протокола к Договору о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года. Как известно, о существовании секретного дополнительного протокола к договору от 23 августа 1939 года было сообщено А. Зайдлем — защитником Р. Гесса на Международном военном трибунале в Нюрнберге (МВТ) в конце марта 1946 года. Судьи, несмотря на усилия адвоката, отказались заслушать полученный из неизвестного источника текст, однако включили его в материалы процесса. Таким образом, он получил статус официального документа. Но Трибунал его не обсуждал и не принимал решения о его подлинности. В настоящее время в современном концепте польской политики памяти «Катынское дело» секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года занимает одно из центральных мест — именно с него он берёт начало.
После того как стороне защиты удалось удачно подложить судьям Трибунала «секретный дополнительный протокол к договору от 23 августа 1939 г.», представителями потерявшего легитимность польского эмигрантского правительства была предпринята попытка таким же способом провести и «факты и документы», которые доказывали бы невиновность гитлеровцев в ответственности за катынский расстрел.
К июлю 1946 года была подготовлена ещё одна «небольшая брошюра» под названием «Рапорт об убийстве польских офицеров в Катынском лесу», которую польские эмигрантские деятели попытались легализовать в ходе Международного Нюрнбергского трибунала (МНТ) 2 июля 1946 года, передав их защитнику Карла Дёница адмиралу О. Кранцбюлеру в качестве материалов защиты нацистской стороны.
С точки зрения изучения концепта польской политики памяти «Катынское дело» как польского места памяти обращает на себя внимание тот факт, что во всех известных источниках рассматриваемого периода описание «катынских событий» ведётся с 17 сентября 1939 года, а не с 23 августа, как в современной политизированной польской версии. Крайне маловероятным представляется тот факт, что авторам «Рапорта» не было известно о советско-германском договоре от 23 августа 1939 года, текст которого был опубликован в издававшейся миллионными тиражами «Правде». Это означает, что в тот период Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией от 23 августа 1939 года в глазах польских деятелей и представителей «мировой общественности» ещё не рассматривался как что-то особенное с точки зрения действовавшей практики международного права. Придание договору и сопутствующим документам символического значения зловещего и преступного «сговора двух диктаторов» тогда ещё не стало частью исторической политики на Западе и не входило в концепт польской политики памяти «Катынское дело».
«Рапорт об убийстве польских офицеров в Катынском лесу» (1946)
«Рапорт об убийстве польских офицеров в Катынском лесу» является, по сути, итогом первого этапа формирования концепта польской политики памяти «Катынское дело». Каково его содержание?
Повествование начинается с 17 сентября 1939 года, когда польскому послу в Москве была вручена нота о том, что Красная Армия получила приказ пересечь польскую границу. Далее говорится о том, как Красная Армия «захватила Польшу», в то время как польские войска не на жизнь, а на смерть сражались с вермахтом на западе. Пленённые Красной Армией польские офицеры были размещены в трёх лагерях — Козельске, Старобельске и Осташкове, где на протяжении шести месяцев подвергались расспросам. В приведённых в «Рапорте» воспоминаниях говорится, что это были не допросы, а некие «беседы на политические темы» (о причинах и предполагаемом итоге войны с Германией, о буржуазном и социалистическом строе и т. п.). По итогам этих бесед-расспросов, как предполагают авторы, проводилась некая классификация заключённых.
В конце марта подобные беседы прекратились, а среди заключённых стали ходить слухи о том, что их всех вскоре отвезут домой. Все с радостью ждали того момента, когда начнут называть имена на отправку. В Старобельске это называлось «время попугая» (the parrot time). В Козельском лагере перед отправкой польских офицеров кормили русскими блинами: «Отправление первой группы из Козельска было устроено как праздник. Офицеры, которые оставались в лагере, выстроились в шеренгу и приветствовали отправляющихся. Новое лагерное начальство устроило что-то вроде ресепшена для уезжающих заключённых и предлагало им русские блины».
Как следует из «Рапорта», дальнейшая судьба узников трёх лагерей стала известна из надписей на стенах тюремных вагонов, которые находили «заключённые второй и последующих групп»: «…Надписи, сделанные на стенах вагонов их предшественниками, которые на маршруте Козельск —Гнездово — Катынь гласили: «Мы выходим на второй станции от Смоленска. Нас ждут грузовики. Мы покидаем поезд» или «Нас выводят из поезда в Гнездово, мы можем видеть грузовики». Заключённые из Старобельска видели аналогичные надписи, показывающие, что их предшественников отправили в Харьков. Путь «осташковцев» был прослежен до Вязьмы.
В данном случае либо авторов «Рапорта» напрочь подвела логика, либо за их утверждениями скрывалось желание скрыть свои источники информации: очевидно, для того чтобы «заключённые последующих групп» могли кому-то рассказать о виденных на стенах вагонов надписях, они должны были остаться в живых.
Помимо «фактов», в «Рапорте» приведены и «документы». Что они из себя представляли? Это выдержки из советских газет сентября 1939 и 1940 годов; стенограммы переговоров С. Кота с А.Я. Вышинским, В.М. Молотовым, И.В. Сталиным; переговоры В. Сикорского и В. Андерса со Сталиным; выдержки из «Старобельских воспоминаний» начальника отдела пропаганды при армии Андерса Ю. Чапского; нота М. Кукеля от 17 апреля 1943 года; Меморандум международной комиссии судмедэкспертов от 30 апреля 1943 года; заключение комиссии Н.Н. Бурденко; несколько анонимных показаний и другие. Всего 33 «документа», приведённых в виде машинописного текста.
Именно все эти подготовленные лондонской «Специальной комиссией для расследования катыньского дела» материалы, которые 2 июля 1946 года попытались легализовать на Нюрнберге посредством стороны защиты главных нацистских преступников, и стали отправной точкой формирования современного концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Принципиально важно отметить, что предложенный на рассмотрение МВТ «Рапорт о резне польских офицеров в лесу Katyn» не был приобщён к материалам процесса. Однако тот факт, что в приговоре Трибунала отсутствует прямое возложение вины за катынское преступление на нацистскую Германию, позволил Западу использовать эту антисоветскую провокацию на всём протяжении «холодной войны». Причём использовать без каких-то ограничений и юридических последствий. Более того, польские эмигрантские деятели (и стоявшие за их спинами политические силы) использовали это отсутствие решения в политических целях, подняв уровень антисоветской пропаганды на новый — международный — уровень.
«Сталин и поляки: обвинительный акт советскому руководству»
В послевоенный период деятели польской эмиграции продолжали дальнейшее развитие и популяризацию концепта польской политики памяти «Катынское дело». Более того, так как в ходе МНТ не удалось добиться обвинения руководства Советского Союза в совершении катынского расстрела, они решили ни много ни мало устроить для Сталина и лидеров Советского Союза свой «Нюрнберг». В 1949 году была подготовлена и издана книга под названием «Сталин и поляки: обвинительный акт советскому руководству» на английском языке, что определялось её целевой аудиторией. В этом издании идёт дальнейшая концептуализация понятия «Катынское дело»
Её автором или, скорее, составителем выступил Бронислав Кузнерж (1883—1966) — министр юстиции потерявшего международную легитимность эмигрантского правительства Артишевского (1944—1947) и Бур-Коморовского (1947—1949). Кузнерж на момент начала Польской кампании вермахта служил в подразделении военной цензуры. Он повторил маршрут многих эмигрантских деятелей, в сентябре 1939 года бросивших свою страну и бежавших в Румынию. С октября 1942 года в Великобритании.
Автором предисловия к книге стал Август Залески (1883—1972) — так называемый президент «польского эмигрантского правительства» с 7 июня 1947 года по 7 апреля 1972 года. В 1943—1945 годах исполнял функции главы президентской службы В. Рачкевича, после смерти которого стал новым президентом.
На обложку книги «Сталин и поляки» было вынесено утверждение: «Почти десять лет назад польское правительство было изгнано немецкими и русскими захватчиками. Это же самое правительство, никогда не отвергавшееся народом Польши, теперь представило первое официальное обвинение в советском угнетении. От бессмысленной жестокости Красной Армии во время первого вторжения и ужасной бойни в Катынском лесу до фальсифицированных выборов 1947 года и постепенной ликвидации всех форм национальной культуры…»
В самом издании, что показательно, применяется название тех категорий преступлений, которые использовались на Международном военном трибунале в Нюрнберге над нацистскими преступниками: преступления против мира (crimes against peaсe), военные преступления и преступления против человечности (war crimes and crimes against humanity). Только в данном издании польские деятели применяют их уже по отношению к Советскому Союзу и советскому руководству.
Книга состоит из двух частей: 1939—1941 годы и 1941—1948 годы, что соответствует уже сложившейся в тот период концепции «первой советской» и «второй советской оккупации» Польши. В число «советских преступлений против поляков» авторы включают практически всю польскую историю, начиная от «спланированной агрессии 1939 года» и заканчивая «манипуляциями на выборах 1947 года». Один из разделов (около 40 страниц) посвящён «убийству и жестокому обращению с узниками войны и массовому убийству в Катынском лесу».
Вероятно, впервые на страницах этой книги появляется понятие «катынская ложь», которым стали обозначать советскую политику по сокрытию так называемой катынской правды. В настоящее время это понятие — «катынская ложь» — является одной из составных частей современного концепта польской политики памяти «Катынское дело». Применяется оно для определения политики советского руководства периода «холодной войны».
В данное время идёт формирование концептуального сравнения «нацистских и советских попыток уничтожить польскую идентичность, культуру и политическую независимость», а также вывод о том, что сталинские методы совершения преступлений над поляками показывают «даже бóльшую спланированность и психологическую изощрённость» по сравнению с нацизмом. В данное время концепт польской политики памяти «Катынское дело» подаётся в контексте других многочисленных преступлений против Польши.
Концепт польской политики памяти «Катынское дело» в период «холодной войны»
С конца 1940-х годов концепт польской политики памяти «Катынское дело» начал массово внедряться в общественное сознание: число антисоветских публикаций стало расти и множиться. В массовом порядке стали публиковаться книги, брошюры, статьи, листовки. Много и плодотворно будут писать так называемые независимые наблюдатели и участники эксгумационных работ весны 1943 года. Польский писатель
Й. Мацкевич в 1948 году опубликовал многократно переизданную на разных языках книгу «Катынское преступление в свете документов». Эта книга в польской историографии считается одним из классических изданий, в котором в более-менее чёткой форме сформулирован концепт польской политики памяти «Катынское дело» периода «холодной войны» (с числом жертв — 14,5 тысячи).
На рубеже 1940—1950-х годов в США и Великобритании стали активно организовываться различные комитеты, перед которыми выступали многочисленные очевидцы, свидетельствующие о «преступлениях советского режима».
После окончания Второй мировой войны в США стали формироваться мощные антисоветские и антикоммунистические структуры. Часть поляков-эмигрантов, особенно из числа запятнавших себя сотрудничеством с нацистами и/или являвшихся противниками решения Ялты о восточной польской границе, перебирались из Лондона по другую сторону Атлантического океана.
Реально оценив в их числе противников Советской власти и крайний градус русофобии, американские спецслужбы решили использовать этих активистов себе на пользу. В 1949 году в Нью-Йорке был организован комитет по расследованию катынского преступления, одним из руководителей которого стал Аллен Даллес — глава Центрального разведывательного управления США.
Подготовленные этим комитетом материалы стали основой для рассмотрения комиссией Мэддена. Примечательный факт: сенаторы — члены упомянутого выше комитета по расследованию стали членами комиссии Мэддена.
Более 2 тысяч страниц текста «Отчёта комиссии Мэддена» (1952) закрепили цифру 14,5 тысячи «катынских жертв» и три лагеря — места временного содержания бывших польских офицеров и полицейских — Козельск, Старобельск, Осташков. И если место расстрела узников Козельского лагеря однозначно определялось как Козьи горы, которые к тому времени стали называться Катынью, то два других предполагаемых места предполагаемой гибели поляков так за 30 лет ЦРУ установить и не удалось.
С 1970-х годов пропаганда польско-церэушной версии «Катынского дела» стала вестись посредством организации Human Rights Watch и поддержки диссидентского движения.
Новый этап наступил с созданием Федерации Катынские семьи в Варшаве в 1989 году и её отделений, которые стали открываться практически во всех городах Польши. Именно эти общественные организации, объединившие реальных и мнимых родственников «катынских жертв», занялись активной пропагандой сложившегося к этому периоду концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Мемориализация концепта польской политики памяти «Катынское дело» (1943—2000 годы)
Особенность концепта польской политики памяти «Катынское дело» заключается ещё и в том, что параллельно с определением числа жертв, подбором индивидуальных биографических данных и разработкой очередной схемы хода исторических событий идёт его закрепление в общественной памяти при помощи мемориализации — обустройства символических «катынских кладбищ».
Польско-эмигрантское кладбище в Козьих горах
Первое символическое кладбище, которое мемориализовало первое содержание концепта польской политики памяти «Катынское дело», было оформлено в мае — июне 1943 года под Смоленском в Катынском лесу (Козьи горы).
В 1943 году на оккупированной территории Смоленского района Технической комиссией Польского Красного Креста (ТК ПКК) при содействии нацистских властей было открыто первое символическое кладбище, создание которого было призвано решить важную политическую задачу — материализовать и мемориализировать концепт «Катынское дело».
Известно, что весной 1943 года часть польских эмигрантских деятелей пошла на сотрудничество с нацистами, приняв участие в концептуализации самой первой версии «Катынского дела». Немецкие оккупационные власти оформили свою очередную пропагандистскую акцию широким освещением в мировых СМИ, подготовили свидетелей, оформили первую катынскую выставку и начали водить на экскурсии местных жителей, поляков из генерал-губернаторства, военнопленных и прочих «неравнодушных» посетителей. Место расстрела в это время указывалось одно — Козьи горы (Косогоры) под Смоленском, число жертв немецкой стороной было заявлено в 10—12 тысяч человек.
Добившись признания своей версии судмедэкспертами так называемой международной комиссии, немцы утратили интерес к полевой работе и занялись подготовкой очередной «белой книги» о преступлениях «жидо-большевиков». Опубликована она была в сентябре 1943 года — как раз накануне Потсдамской встречи «Большой тройки».
Сотрудники Польского Красного Креста остались под Смоленском у разрытых и использованных нацистами могильников, чтобы пересчитать и перезахоронить своих соотечественников. На этот момент у польского Лондона были данные только на чуть более 4 тыс. польских офицеров, местонахождение которых к этому времени не было известно. Именно эту цифру и заявит польская сторона в 1943 году, более месяца безуспешно пытаясь обнаружить искомое.
Техническая комиссия Польского Красного Креста прибыла в Козьи горы 29 апреля 1943 года, также уже после того, как Германия достигла своей цели использования «Катынского дела». Работала Техническая комиссия Польского Красного Креста в Козьих горах более месяца (с 29 апреля по 3 июня 1943 года). Комиссия ПКК прибыла отдельно от «нейтральных» международных экспертов и работала принципиально отдельно от них. Также члены ТК ПКК показательно дистанцировались и от немцев — не садились с ними за один стол, при фотографировании стояли обособленной группой. Функции, выполняемые ТК ПКК, принципиально отличались от деятельности «нейтральной» международной комиссии.
По утверждению Скаржиньского, который весной 1943 года в качестве генерального секретаря Польского Красного Креста принимал участие в «Катынском деле», обсуждение оформления будущего польского кладбища в Козьих горах под Смоленском велось непосредственно с немецкими офицерами. Шло обсуждение проекта и в Варшаве. Вариантов было три.
Согласно «Рапорту из Катыни» Скаржиньского, кладбище представляло собой шесть братских могил квадратной формы, расположенных по обе стороны от центральной дорожки. Могилы по периметру были обложены дёрном, дёрном же в центре каждой могилы был выложен равноконечный крест. В двух индивидуальных могилах были захоронены польские генералы Бронислав Богатыревич и Мечислав Сморавиньский. На каждой могиле был установлен 2,5-метровый католический крест. В день отъезда из Катыни последних членов Технической комиссии ПКК, то есть 9 июня 1943 года, на самом высоком кресте на четвёртой могиле был повешен венок, сделанный из жести и проволоки одним из членов комиссии. Венок был выкрашен в чёрный цвет, в середине располагался терновый венец из колючей проволоки, в центре венца к деревянному кресту был насквозь прибит польский орёл с офицерской фуражки.
В «Рапорте из Катыни» Скаржиньского упоминается о том, что «весь комплекс работ был осуществлён членами Технической комиссии ПКК, немецкими властями и жителями окрестных сёл, число которых составляло в среднем 20—30 человек в день. Присылались также большевистские пленные в количестве 50 человек в день — они использовались исключительно для раскапывания и засыпки могил и уборки территории».
По прошествии 33 лет эта христианская символика — терновый венец и пригвождённый к кресту мученик, символизировал которого польский гербовый орёл, — будет один в один повторена на памятнике под названием «Memorial Katyn», установленном в Лондоне в 1976 году.
Как отмечалось выше, на одном из деревянных католических крестов на четвёртой братской могиле был размещён стилизованный венок: распятый орёл с офицерской фуражки в терновом венце из колючей проволоки. В настоящее время символический крест с венком из терновой проволоки также является одним из концептуальных символов польской политики памяти «Катынское дело». В настоящее время символический крест с венком из терновой проволоки размещён на входе в Куропаты (на окраине Минска, Республика Беларусь), которые в современной польской исторической политике пытаются представить как «пятую польскую Катынь» (так называемую белорусскую Катынь).
Последующее развитие сюжета польской политики памяти «Катынское дело» можно найти в документе, написанном всё тем же Скаржиньским, но уже в то время, когда он бежал из Народной Польши в Великобританию. Сетуя на то, что «большевики, освободив эту территорию, всё равно перекопают кладбище и уничтожат его без следа», Скаржиньский, в 1947 году бежавший из Народной Польши в Лондон, мечтает о будущем оформлении памятника в Козьих горах. Обязательными его элементами должны будут стать «символ мученичества» католический крест и курган, «который в старых наших традициях является символом жертвенной смерти во имя своей Родины».
Как известно, на открытых в 2000 годах мемориалах «Катынь» и «Медное» присутствуют и католический крест, и курган.
«Катынских» поляков при этом Скаржиньский называет «военными жертвами, погибшими на некогда польских окраинах». Речь в данном случае идёт о смоленской земле, которая в XVII веке сорок три года находилась под польской оккупацией.
Мемориализация концепта польской политики памяти «Катынское дело» периода «холодной войны»
В 1960-е годы по обе стороны Атлантического океана идёт активное нагнетание информационного накала относительно концепта польской политики памяти «Катынское дело». В США и Великобритании публикуются книги и статьи, обвиняющие Советский Союз в гибели польских военнослужащих «в Катыни и иных неизвестных местах». Студия ВВС снимает и запускает на экраны «документальное расследование катынской резни в лесу» (1971).
16 сентября 1975 года (год, который в польский исторической политике считается 35-й годовщиной «Катынского дела») в Швеции, в районе Oestermalm, был открыт первый известный на сегодня памятник с присутствием и приветственным словом ксёндза Владислава Рубина. Он представлял собой обелиск прямоугольной формы, установленный на небольшом постаменте. На обелиске была размещена табличка с изображением Богоматери, ниже — надпись на польском языке:
«ПОЛЯКАМ, ВАРВАРСКИ УБИТЫМ СОВЕТАМИ В КАТЫНИ
В 1940 ГОДУ — И В ДРУГИХ МЕСТАХ — СВОБОДНЫЕ ПОЛЯКИ».
Ниже располагался тот же самый текст на шведском языке.
Лондонский памятник «Мемориал Катынь»
Однако самым знаковым является памятник под названием «Мемориал Катынь», открытый в Лондоне 18 сентября 1976 года. Расскажем о нём более подробно.
Весной 1971 года возник проект памятника жертвам Катыни для установки в Лондоне. Проект памятника и сама возможность его установки активно обсуждались в палате лордов Британского парламента. В октябре 1971 года был организован Комитет сооружения катынского памятника в Лондоне.
В феврале 1972 года в США был организован Комитет сооружения памятника жертвам Катыни. Размещался комитет в Чикаго.
Для координации действий часть членов входила в оба комитета.
В их числе был один из главных организаторов и идеологов — Луи Фитцгиббон.
Помимо пропаганды концепта польской политики памяти «Катынское дело» и внедрения в общественное сознание истории о расстреле 14500 польских офицеров «в Катыни и других неизвестных местах», оба этих фонда занимались сбором финансовых средств на установку мемориала.
Максимального размера денежного взноса не предполагалось.
В обращении фондов говорилось буквально следующее: «нет предела пожертвованию». Излишки средств, как утверждалось, пойдут на поддержку «пострадавших от Катыни — уцелевших в советских лагерях и тюрьмах».
1 июля 1976 года был заложен краеугольный камень в основание будущего памятника «Мемориал Катынь», на церемонии присутствовали представители английского и американского катынских мемориальных фондов.
В посланиях, замурованных в основании краеугольных плит, говорилось о том, что американский фонд собрал 20210 долларов, что покрывало 50% стоимости сооружения памятника. В официальных заявлениях говорилось о 10000 фунтах стерлингов, собранных британским фондом, и 11000 фунтах стерлингов, которые обеспечил американский катынский фонд.
Получается, что лондонский памятник «Мемориал Катынь», являющийся главным объектом, мемориализирующим концепт польской политики памяти «Катынское дело» периода «холодной войны», был построен на деньги британского и американского катынских фондов 50 на 50.
Памятник был открыт 18 сентября 1976 года. Дата открытия была приурочена к 17 сентября 1939 года — той дате, которая в официальном концепте польской политики памяти «Катынское дело» является началом «советской агрессии» и «первой советской оккупации Польши». Так как 17 сентября 1976 года была пятница, то день открытия памятника, вероятно, сместили на субботу, чтобы обеспечить большую массовость посещения мероприятия. После открытия памятника «Мемориал Катынь» состоялось награждение орденами причастных к этой провокации мирового масштаба.
Также на лондонском «Мемориале Катынь» было размещено изображение польского орла в короне и с крестом, окружённом венком из терновой проволоки.
Ниже на памятнике располагалась надпись на польском языке: «КАТЫНЬ / СОВЕСТЬ МИРА ЗА / СВИДЕТЕЛЬСТВО ПРАВДЫ».
Ещё ниже надпись на английском языке: «В память о 14500 польских узниках, которые исчезли из лагерей в Козельске, Старобельске и Осташкове, из которых 4500 было обнаружено позднее в братских могилах в Катыни около Смоленска».
Президент «Республики Польша в эмиграции» постановлением от 11 ноября 1976 года, «отдавая должное жертве Польских Воинов, расстрелянных в 1940 году в Советском Союзе», наградил этот лондонский памятник «Мемориал Катынь» Серебряным крестом военного ордена Virtuti Militari №14384.
Орден Virtuti Militari имеет более чем двухсотлетнюю историю. За это время его несколько раз отменяли, несколько раз возрождали, были даже периоды, когда параллельно существовало два знака ордена с разными капитулами.
Орден Virtuti Militari был учреждён королем Речи Посполитой Понятовским в честь ознаменования победы над русскими войсками в битве под Зеленцами в 1792 году. Возрождение ордена в XX веке связано с именем Пилсудского. В августе 1919 года этот знак отличия был восстановлен в своём первоначальном значении — как символ военной победы над Россией. Первое награждение состоялось в августе 1920 года, когда знаком ордена Virtuti Militari были отмечены 10 офицеров и 25 солдат за особые отличия в боях против Красной Армии. После окончания войны против Советской России этим орденом Пилсудский стал награждать польских ветеранов — участников антироссийского «январского восстания» 1863 года.
После нападения нацистской Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и последовавшего бегства польского правительства за границу развитие истории ордена шло двумя параллельными путями.
В 1943 году командующий 1-й польской дивизией З. Берлинг подписал приказ о награждении орденом Virtuti Militari 16 бойцов, проявивших героизм в боях против гитлеровских захватчиков. С 1944 года этот орден был включён в наградную систему Польской Народной Республики (ПНР).
Польское эмигрантское правительство, расположившись в Лондоне, стало награждать орденом Virtuti Militari участников так называемых «войска польского в эмиграции» и «антифашистского подполья в Польше».
«Войско польское в эмиграции» — это националистическое подпольное движение периода Второй мировой войны. По заявлению самих организаторов, в эти годы они воевали как в «немецкой», так и в «советской зоне оккупации Польши». Позднее организация стала называться Армия Крайова. Среди её «боевых заслуг» — вооружённая борьба против Советской Армии, освобождавшей Белоруссию, Украину и Польшу от гитлеровских захватчиков. Антифашистское подполье в Польше существовало и действовало против нацистов. Однако отношение к награждению «эмигрантским» орденом Virtuti Militari имеют те его руководители, на счету которых жизни десятков тысяч сограждан, погибших в ходе подавления нацистами Варшавского восстания 1944 года.
После окончания Второй мировой войны «эмигрантский» Virtuti Militari продолжил свою историю. Само существование Польской Народной Республики эмиграционным польским правительством оценивалось как «вторая советская оккупация Польши», а орденом Virtuti Militari продолжили награждать за особые заслуги в антисоветской деятельности. Это совсем не тот Virtuti Militari, которым Польской Народной Республикой были награждены К.К. Рокоссовский, И.С. Конев, Г.К. Жуков, А.М. Василевский и сотни воинов Армии Людовой, сражавшейся вместе с Красной Армией против гитлеровских войск. Орден Virtuti Militari относится к одной из важных символических составляющих концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Другими важными составляющими концепта польской политики памяти «Катынское дело» является трактовка событий начала Второй мировой войны как нападения Германии на Польшу и «вероломного удара в спину со стороны Советского Союза».
Вследствие этого даты 1 сентября 1939 года и 17 сентября 1939 года являются важными составляющими концепта польской политики памяти «Катынское дело».
Материализована эта концепция была посредством учреждения юбилейной награды «Крест Сентябрьской кампании» президентом Польши «в изгнании» Эдвардом Бернардом Рачинским. Произошло это в 45-ю годовщину начала Второй мировой войны — 1 сентября 1984 года. Учреждён, согласно капитулу, «в 45-ю годовщину боевых действий в защиту целостности и независимости Польши во время военной кампании Германии и против Советского Союза в 1939 году». Право на награждение имели все военнослужащие, принявшие участие в боевых действиях против Германии и СССР в сентябре и октябре 1939 года, так же как мобилизованные солдаты Войска Польского и гражданские лица. На момент создания знака в порядке польских орденов и наград он занимал место после памятной медали «За войну 1918—1921 годов».
Нагрудный знак имеет форму креста и выполнен из металла цвета серебро. На левой стороне размещена надпись «1.IX» (дата нападения Германии на Польшу), на правой стороне — «17.IX» (дата нападения Советского Союза на Польшу). По центру расположены орёл — символ сухопутных войск Польши и год начала войны (1939); снизу по центру идёт стилизованная надпись «RP» (Республика Польша, Rzeczpospolita Polska).
После политических изменений в Польше в 1989 году и передачи власти Рышардом Качаровским в 1990 году Леху Валенсе право награждения нагрудным знаком перешло в Польшу, затем на основании Закона от 16 октября 1992 года («Положение о введении закона об орденах и наградах, отмене положений о почётных званиях и изменении некоторых знаков») было установлено, что награждение орденом считается завершённым со дня его вступления в силу, которое произошло 23 декабря 1992 года.
Концепт польской политики памяти «Катынское дело» с 1990-х годов
Обнародование исторических документов, на основе которых формулируется современный — третий — концепт польской политики памяти «Катынское дело» произошло в горбачёвско-ельцинский период.
В начале 1990-х годов передача Польше документов, подтверждающих концепцию «Катынского дела», происходила в два этапа.
Первый этап. В 1990 году руководством СССР был легализован концепт польской политики памяти «Катынское дело» периода «холодной войны» (численность жертв в 14500 человек).
Схема событий была оглашена в заявлении ТАСС от 13 апреля 1990 года, в котором говорится «о выяснении обстоятельств гибели польских офицеров, интернированных в сентябре 1939 года». Далее речь идёт «о польских военнослужащих, которые содержались в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД СССР». Как говорилось в заявлении, «в самое последнее время советскими историками и архивистами обнаружены некоторые документы», из которых вытекает, что «в апреле — мае 1940 года из примерно 15 тысяч польских офицеров, содержавшихся в этих трёх лагерях, 394 человека были переведены в Грязовецкий лагерь. Основная же часть «передана в распоряжение» управлений НКВД соответственно по Смоленской, Ворошиловоградской и Калининской областям и нигде больше в статистических отчётах НКВД не упоминается».
Переданные М.С. Горбачёвым польской стороне папки представляли собой, главным образом, несколько сотен листов ксерокопий поимённых списков пленных из лагерей Козельска и Осташкова, партиями отправлявшихся в распоряжение областных управлений НКВД в Смоленске и Калинине, а также поимённый перечень учётных карточек узников, убывших из лагеря в Старобельске (апрель — май 1940 года).
Несмотря на то, что российские архивисты назвали эти списки так, как они и значились — «этапные», то есть списки на отправку заключённых Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей в распоряжение УНКВД по Смоленской, Калининской и Харьковской областям, в качестве составной части концепта польской политики памяти «Катынское дело» они стали называться «расстрельными списками». Именно они и будут запечатлены на алтарных стенах и стенах памяти будущих кладбищ, которые польская сторона построит и откроет в 2000 году в Харькове (Украина), Смоленске и Твери (Российская Федерация).
В рамках концепта польской политики памяти «Катынское дело» на всех «пропавших» польских узников было распространено название «катынские жертвы». Объяснялось это следующим образом: «военнопленные Старобельского и Осташковского лагерей НКВД СССР … были казнены в других местах, однако всех их, как и военнопленных Козельского лагеря, мы называем жертвами катынского преступления, так как Катынь, вплоть до 1991 г. остававшаяся единственным достоверно известным местом захоронения людей, расстрелянных в той «операции» НКВД СССР, стала символом убийства польских граждан, казнённых, как мы теперь знаем, по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.».
В рамках концепта польской политики памяти «Катынское дело» периода «холодной войны» все так называемые катынские жертвы были объявлены жертвами геноцида. В качестве историко-документального обоснования приводился тезис о том, что, помимо прочих обвинений, основополагающим был тот, что «99,7% расстрелянных были поляками по национальности».
Также в качестве аргумента выдвигалось утверждение о том, что «большинство офицеров составляли офицеры запаса, в основном проходившие срочное обучение в лагерях после мобилизации. Это были люди массовых гражданских профессий — многие сотни учителей, инженеров, врачей, юристов, священников. Среди них были журналисты, писатели и поэты, общественные и политические деятели. Здесь были десятки профессоров и доцентов высших учебных заведений, учёных с мировой славой — призванный на защиту Отечества цвет польской интеллигенции, польского народа». При мемориализации этого положения будет закреплено в виде указания так называемых «гражданских профессий» на индивидуальных именных табличках, размещённых на польских воинских кладбищах «Катынь» и «Медное».
Стоит особо отметить, что в рамках концепта польской политики памяти «Катынское дело» предполагалось постепенное, но постоянное расширение «катынского» мемориального пространства — открытие всё новых и новых памятных досок, табличек, знаков, захватывающих всё новые и новые мемориальные территории.
Здесь мы также видим попытки связать судьбу польских узников с советскими репрессированными. Особенно хорошо это видно на примере Твери и создания мемориала «Медное».
1992 год. На бывшем здании Управления НКВД по Калининской области, в подвалах которого, согласно концепту польской политики памяти «Катынское дело», были убиты польские полицейские, была размещена польская памятная доска. На здании, где в настоящее время располагается Медицинский институт, было размещено две таблички:
— одна — памяти советских граждан, жертв политических репрессий («памяти жертв, замученных НКВД — МГБ в 1930—1950 годах»);
— другая — польская, привезённая в 1992 году организацией «Катынская семья» из Ополье. Доска на двух языках, надписи разделены гравированным крестом и переплетёнными руками, с надписью: «Вашей памяти / убитых / сотрудниками НКВД в Калинине / Семьи Катынские».
Особый цинизм заключался в том, что доска была установлена 22 июня, в особо знаковую для нашей истории дату — День памяти и скорби.
В августе 1994 года были открыты гранитные памятные доски (на польском и русском языках) с выгравированными крестами Virtuti Militari на здании монастыря в Осташкове. Инициатором их размещения был консул Михайловский, который при участии Совета охраны памяти борьбы и мученичества (OPWiM) предпринял необходимые усилия с местными властями. Памятные доски произведены компанией «Будимекс» из Москвы.
Памятная надпись гласит: «В этом монастыре / в период с сентября 1939 г. по май 1940 г. находились в заключении / офицеры государственной полиции / и полиции Силезского воеводства / пограничной и тюремной охраны / и солдаты жандармерии / корпуса охраны пограничья / и других формирований Войска Польского / 6311 из них были приговорены к смертной казни. / Место убийства — Калинин (Тверь). / Затем, летом 1940 года, в Осташков привозили польских солдат из Литвы и Латвии, а в 1944—1945 гг. Армии Крайовой / Часть памяти всех поляков / убитых и замученных / заключённых здесь. Соотечественники».
Продолжение следует
Оксана КОРНИЛОВА, кандидат исторических наук, научный директор Центра изучения перспектив интеграции ЕАЭС. История. РФ (histrf.ru).
«Правда», №43 от 23-24 апреля и №44 от 25 апреля 2024 года
